Неточные совпадения
Неслыханная деятельность вдруг закипела во всех концах города: частные пристава поскакали, квартальные поскакали, заседатели поскакали, будочники позабыли, что значит путем поесть, и с тех пор приобрели пагубную привычку
хватать куски
на лету.
Марфа Петровна отнюдь никогда не имела намерения что-нибудь за ним закрепить, имея в виду детей, и если и оставила ему нечто, то разве нечто самое необходимое, малостоящее, эфемерное, чего и
на год не
хватит человеку с его привычками.
Действия этой женщины не интересовали его, ее похвалы Харламову не возбуждали ревности. Он был озабочен решением вопроса: какие перспективы и пути открывает пред ним война? Она поставила под ружье такое количество людей, что, конечно, продлится недолго, — не
хватит средств воевать
года. Разумеется, Антанта победит австро-германцев. Россия получит выход в Средиземное море, укрепится
на Балканах. Все это — так, а — что выиграет он? Твердо, насколько мог, он решил: поставить себя
на видное место. Давно пора.
— Вот, например, англичане: студенты у них не бунтуют, и вообще они — живут без фантазии, не бредят, потому что у них — спорт. Мы
на Западе плохое —
хватаем, а хорошего — не видим. Для народа нужно чаще устраивать религиозные процессии, крестные хода. Папизм — чем крепок? Именно — этими зрелищами, театральностью. Народ постигает религию глазом, через материальное. Поклонение богу в духе проповедуется тысячу девятьсот
лет, но мы видим, что пользы в этом мало, только секты расплодились.
— Левым почти совсем не вижу. Приговорен к совершенной слепоте;
года на два
хватит зрения, а затем — погружаюсь во тьму.
Зато после, дома, у окна,
на балконе, она говорит ему одному, долго говорит, долго выбирает из души впечатления, пока не выскажется вся, и говорит горячо, с увлечением, останавливается иногда, прибирает слово и
на лету хватает подсказанное им выражение, и во взгляде у ней успеет мелькнуть луч благодарности за помощь. Или сядет, бледная от усталости, в большое кресло, только жадные, неустающие глаза говорят ему, что она хочет слушать его.
Хватай, лови его
на лету и потом, после двух, трех глотков, беги прочь, чтоб не опротивело, и ищи другого!
«Да, если это так, — думала Вера, — тогда не стоит работать над собой, чтобы к концу жизни стать лучше, чище, правдивее, добрее. Зачем? Для обихода
на несколько десятков
лет? Для этого надо запастись, как муравью зернами
на зиму, обиходным уменьем жить, такою честностью, которой — синоним ловкость, такими зернами, чтоб
хватило на жизнь, иногда очень короткую, чтоб было тепло, удобно… Какие же идеалы для муравьев? Нужны муравьиные добродетели… Но так ли это? Где доказательства?»
Низший класс тоже с завистью и удивлением поглядывает
на наши суда,
на людей, просит у нас вина, пьет жадно водку,
хватает брошенный кусок хлеба, с детским любопытством вглядывается в безделки, ловит
на лету в своих лодках какую-нибудь тряпку, прячет.
— А знаете, какой совет она мне дала
на прощанье? «Вы, говорит, теперь отдохните немного и дайте отдохнуть другим. Через
год конкурс должен представить отчет в опеку, тогда вы их и накроете… Наверно,
хватят большой куш с радости!» Каково сказано!.. Ха-ха… Такая политика в этой бабенке — уму помраченье! Недаром миллионными делами орудует.
Аркадий Павлыч любил, как он выражался, при случае побаловать себя и забрал с собою такую бездну белья, припасов, платья, духов, подушек и разных несессеров, что иному бережливому и владеющему собою немцу
хватило бы всей этой благодати
на год.
Меня эта картина очень заинтересовала. Я подошел ближе и стал наблюдать.
На колоднике лежали сухие грибки, корешки и орехи. Та к как ни грибов, ни кедровых орехов в лесу еще не было, то, очевидно, бурундук вытащил их из своей норки. Но зачем? Тогда я вспомнил рассказы Дерсу о том, что бурундук делает большие запасы продовольствия, которых ему
хватает иногда
на 2
года. Чтобы продукты не испортились, он время от времени выносит их наружу и сушит, а к вечеру уносит обратно в свою норку.
Марья Алексевна и ругала его вдогонку и кричала других извозчиков, и бросалась в разные стороны
на несколько шагов, и махала руками, и окончательно установилась опять под колоннадой, и топала, и бесилась; а вокруг нее уже стояло человек пять парней, продающих разную разность у колонн Гостиного двора; парни любовались
на нее, обменивались между собою замечаниями более или менее неуважительного свойства, обращались к ней с похвалами остроумного и советами благонамеренного свойства: «Ай да барыня, в кою пору успела нализаться, хват, барыня!» — «барыня, а барыня, купи пяток лимонов-то у меня, ими хорошо закусывать, для тебя дешево отдам!» — «барыня, а барыня, не слушай его, лимон не поможет, а ты поди опохмелись!» — «барыня, а барыня, здорова ты ругаться; давай об заклад ругаться, кто кого переругает!» — Марья Алексевна, сама не помня, что делает,
хватила по уху ближайшего из собеседников — парня
лет 17, не без грации высовывавшего ей язык: шапка слетела, а волосы тут, как раз под рукой; Марья Алексевна вцепилась в них.
В таком же беспорядочном виде велось хозяйство и
на конном и скотном дворах. Несмотря
на изобилие сенокосов, сена почти никогда недоставало, и к весне скотина выгонялась в поле чуть живая. Молочного хозяйства и в заводе не было. Каждое утро посылали
на скотную за молоком для господ и были вполне довольны, если круглый
год хватало достаточно масла
на стол. Это было счастливое время, о котором впоследствии долго вздыхала дворня.
— Во время француза, — продолжает он, возвращаясь к лимонам (как и все незанятые люди, он любит кругом да около ходить), — как из Москвы бегали, я во Владимирской губернии у одного помещика в усадьбе флигелек снял, так он в ранжерее свои лимоны выводил.
На целый
год хватало.
— Ну, братцы, кажется, наше дело скоро совсем выгорит! Сам сейчас слышал, как мать приказание насчет птицы отдавала, которую
на племя оставить, которую бить. А уж если птицу велят бить, значит, конец и делу венец.
На все
лето полотков
хватит — с голоду не помрем.
Под конец его
хватало уже лишь
на то, чтобы дотягивать кое-как наше воспитание, и в более сознательные
годы у нас уже не было с отцом никакой внутренней близости…
Полтора месяца ярмарки не могли накормить
на весь
год, и очень много почтенных домохозяев «прирабатывали
на реке» — ловили дрова и бревна, унесенные половодьем, перевозили
на дощаниках мелкий груз, но главным образом занимались воровством с барж и вообще — «мартышничали»
на Волге и Оке,
хватая всё, что было плохо положено.
Допустим, что хозяева со своими женами и детьми, как ирландцы, питаются одним картофелем и что им
хватает его
на круглый
год; но что едят те 241 поселенцев и 358 каторжных обоего пола, которые проживают в избах в качестве сожителей, сожительниц, жильцов и работников?
Все эти; господа принадлежат к той категории, которую определяет Неуеденов в «Праздничном сне»: «Другой сунется в службу, в какую бы то ни
на есть» послужит без
году неделю, повиляет хвостом, видит — не тяга, умишка-то не
хватает, учился-то плохо, двух перечесть не умеет, лень-то прежде его родилась, а побарствовать-то хочется: вот он и пойдет бродить по улицам до по гуляньям, — не объявится ли какая дура с деньгами»…
О, как бы он хотел очутиться теперь там и думать об одном, — о! всю жизнь об этом только — и
на тысячу
лет бы
хватило!
А теперь без вас дорогу найдем,
на целый
год стыда
хватит…
— Не думала я дождаться тебя; и не то чтоб я умирать собиралась; нет — меня еще
годов на десять, пожалуй,
хватит: все мы, Пестовы, живучи; дед твой покойный, бывало, двужильными нас прозывал; да ведь господь тебя знал, сколько б ты еще за границей проболтался.
— Балчуговские сами по себе: ведь у них площадь в пятьдесят квадратных верст.
На сто
лет хватит… Жирно будет, ежели бы им еще и Кедровскую дачу захватить: там четыреста тысяч десятин… А какие места: по Суходойке-реке, по Ипатихе, по Малиновке — везде золото. Все россыпи от Каленой горы пошли, значит, в ней жилы объявляются… Там еще казенные разведки были под Маяковой сланью,
на Филькиной гари,
на Колпаковом поле, у Кедрового ключика. Одним словом, Палестина необъятная…
— Штой-то, Ефим Андреич, не
на пасынков нам добра-то копить. Слава богу,
хватит и смотрительского жалованья… Да и по чужим углам
на старости
лет муторно жить. Вон курицы у нас, и те точно сироты бродят… Переехали бы к себе в дом, я телочку бы стала выкармливать…
На тебя-то глядеть, так сердечушко все изболелось! Сам не свой ходишь, по ночам вздыхаешь… Долго ли человеку известись!
Они строили заплату
на заплате,
хватая деньги в одном месте, чтобы заткнуть долг в другом; многие из них решались — и чаще всего по настоянию своих жен — заимствовать деньги из ротных сумм или из платы, приходившейся солдатам за вольные работы; иные по месяцам и даже
годам задерживали денежные солдатские письма, которые они, по правилам, должны были распечатывать.
И вот у него
на все
лето солонины
хватит.
Значит, из всего этого выходит, что в хозяйстве у вас,
на первых порах окажется недочет, а семья между тем, очень вероятно, будет увеличиваться с каждым
годом — и вот вам наперед ваше будущее в Петербурге: вы напишете, может быть, еще несколько повестей и поймете, наконец, что все писать никаких человеческих сил не
хватит, а деньги между тем все будут нужней и нужней.
К концу 1885
года дела А.В. Насонова пошатнулись,
на издание не стало
хватать средств, пришлось передать журнал, который и приобрел некто Щербов, человек совершенно никому не известный и чуждый литературе.
И без науки
хватит материалу
на тысячу
лет, но надо устроиться послушанию.
— И покажу, если, впрочем, в зоологический сад не отдал. У меня денег пропасть,
на сто
лет хватит. В прошлом
году я в Ниццу ездил — смотрю,
на горе у самого въезда замок Одиффре стоит. Спрашиваю: что стоит? — миллион двести тысяч! Делать нечего, вынул из кармана деньги и отсчитал!
Я очень дружно жил с Павлом Одинцовым; впоследствии из него выработался хороший мастер, но его ненадолго
хватило, к тридцати
годам он начал дико пить, потом я встретил его
на Хитровом рынке в Москве босяком и недавно слышал, что он умер в тифе. Жутко вспомнить, сколько хороших людей бестолково погибли
на моем веку! Все люди изнашиваются и — погибают, это естественно; но нигде они не изнашиваются так страшно быстро, так бессмысленно, как у нас,
на Руси…
Ахилла все забирался голосом выше и выше, лоб, скулы, и виски, и вся верхняя челюсть его широкого лица все более и более покрывались густым багрецом и пόтом; глаза его выступали,
на щеках, возле углов губ, обозначались белые пятна, и рот отверст был как медная труба, и оттуда со звоном, треском и громом вылетало многолетие, заставившее все неодушевленные предметы в целом доме задрожать, а одушевленные подняться с мест и, не сводя в изумлении глаз с открытого рта Ахиллы, тотчас, по произнесении им последнего звука,
хватить общим хором: «Многая, многая, мно-о-о-огая
лета, многая ле-е-ета!»
— Тут не верёвки, идолобес, тут работа! Каждый должен исполнять свою работу. Всякая работа — государева служба, она для Россеи идёт! Что такое Россея — знаешь? Ей конца нет, Россеи: овраги, болота, степи, пески — надо всё это устроить или нет, бесов кум? Ей всё нужно, я знаю, я её скрозь прошёл, в ней работы
на двести
лет накоплено! Вот и работай, и приводи её в порядок! Наработай, чтобы всем
хватало, и шабаш. Вот она, Россея!
Трущов…
О, малый он неоцененный:
Семь
лет он в Грузии служил,
Иль послан был с каким-то генералом,
Из-за угла кого-то там
хватил,
Пять
лет сидел он под началом
И крест
на шею получил.
Осенью для уженья крупной рыбы по утрам и вечерам надобно выбирать самые глубокие места; но около полудня рыба уже не прячется от солнечного зноя, как
летом, под траву, кусты, тень нависших берегов и даже тень мостов; напротив, обрадовавшись теплоте солнечных лучей, она стаями выплывает
на поверхность воды,
хватает падающие
на нее увядающие листья и всяких насекомых. Тут надобно удить как можно мельче и предпочтительно
на всяких насекомых.
Во всякое время
года выгодны для уженья перекаты (мелкие места реки), устья впадающих речек и ручьев, ямы, выбитые падением воды под мельничными колесами и вешняками. Перекаты — проходное место рыбы, переплывающей из одного омута в другой, скатывающейся вниз, когда вода идет
на убыль, и стремящейся вверх, когда вода прибывает; перекаты всегда быстры, следовательно удить надобно со дна и с тяжелыми грузилами. Течение воды будет тащить и шевелить насадку
на крючке, и проходящая рыба станет
хватать ее.
Но как бы хорошо человек ни выбрал жизнь для себя — ее
хватает лишь
на несколько десятков
лет, — когда просоленному морской водою Туба минуло восемьдесят — его руки, изувеченные ревматизмом, отказались работать — достаточно! — искривленные ноги едва держали согнутый стан, и, овеянный всеми ветрами старик, он с грустью вышел
на остров, поднялся
на гору, в хижину брата, к детям его и внукам, — это были люди слишком бедные для того, чтоб быть добрыми, и теперь старый Туба не мог — как делал раньше — приносить им много вкусных рыб.
Нунча в двадцать три
года осталась вдовою с пятилетней дочерью
на руках, с парой ослов, огородом и тележкой, — веселому человеку не много нужно, и для нее этого вполне достаточно. Работать она умела, охотников помочь ей было много; когда же у нее не
хватало денег, чтоб заплатить за труд, — она платила смехом, песнями и всем другим, что всегда дороже денег.
Стали мы рассчитывать. Вышло, что ежели поискуснее кассационные поводы подбирать да, не балуючи противную сторону, сроки наблюдать, то годика
на четыре с хвостиком
хватит. Но когда мы вспомнили, что в прежних судах подобное дело наверное протянулось бы
лет девяносто, то должны были согласиться, что успех все-таки большой.
— Ну, это теперь хороша… Одно дело невеста, другое — жена… Да не в этом суть… А только — средств не
хватит… и сам надорвешься в работе, и ее заездишь… Совсем невозможное дело женитьба для нас… Разве мы можем семью поднять
на таком заработке? Вот видишь, — я женат… всего четыре
года… а уж скоро мне — конец!
— Лида здорова? А — Капа? Вот, Евсей, ты познакомься с Капой, — это такая девица! Изверг! Она тебя тому научит, чего ты во сто
лет без неё не узнаешь. Дайте нам лимонаду и коньяку. Прежде всего, Евсей, надо
хватить коньяку с лимонадом — это вроде шампанского, сразу поднимешься
на дыбы!
Беркутов. Мы! А много ль вас-то? Вы тут ссоритесь,
на десять партий разбились. Ну, вот я пристану к вам, так ваша партия будет посильнее. Знаешь, что я замечаю? Твое вольнодумство начинает выдыхаться; вы, провинциалы, мало читаете. Вышло много новых книг и брошюрок по твоей части; я с собой привез довольно. Коли хочешь, подарю тебе. Прогляди книжки две, так тебе разговору-то
лет на пять
хватит.
Я поспешил бросить им мои крендели; в одну секунду их разорвали
на тысячу кусков, и в то время, как вся толпа, давя друг друга, торопилась
хватать их
на лету, одна молодая женщина успела взобраться
на вал…
— Но вы ничего, ничего не переменились! — восклицает она,
хватая гостя за обе руки и усаживая его в покойное кресло. — Садитесь, садитесь, князь! Шесть
лет, целых шесть
лет не видались, и ни одного письма, даже ни строчки во все это время! О, как вы виноваты передо мною, князь! Как я зла была
на вас, mon cher prince! [мой дорогой князь (франц.)] Но — чаю, чаю! Ах, боже мой, Настасья Петровна, чаю!
Он не ест, а закусывает,
хватая урывками,
на лету; вот почему беспрерывное его закусыванье не бросается в глаза.
И ему представлялось, что если бы теперь, каким-нибудь волшебством, увиделся он с матерью, то он сумел бы собрать в своей душе такой запас любви, благодарности и ласки, что его
хватило бы
на многие и многие
годы одиночества.
— Как, однако, свежо
на дворе! — сказал гость, усладившись курением. — Я хожу ведь пешком: доктор велел; нельзя, знаете, без моциону, — такие уж
лета; чего доброго, пожалуй, и удар
хватит.
Бальзаминов. Ну, позвольте! Если по две в
год (пишет), все
на полтораста
лет хватит.
Бальзаминов. А вот сейчас. (Берет с комода бумажку и садится у стола.) Я теперь получаю жалованья сто двадцать рублей в
год, мы их и проживаем; а как будет триста тысяч (пишет триста тысяч), так если по тысяче в
год… все-таки мне
на триста
лет хватит.